Вселенная против Алекса Вудса - Страница 62

Я уставился на него. У меня задрожал подбородок.

— Я понимаю твои чувства, — продолжил доктор Эндерби, — но не позволяй им захлестнуть тебя с головой. Такова реальность. Айзек смертельно болен. И ему очень нужна твоя поддержка.

Я заплакал. Доктор Эндерби положил руку мне на плечо. Я хотел смахнуть эту предательскую руку, но не сумел. Сил не было.

— Что я могу для него сделать? — спросил я, продолжая всхлипывать. — Доктор Брэдшоу говорил, что развитие нейродегенерации можно замедлить леводопой. Или хотя бы смягчить симптомы.

— Возможно, — кивнул доктор Эндерби, — но стопроцентной уверенности нет. К сожалению, ПСП плохо поддается медикаментозному лечению.

— А что еще остается?

— Лучше всего физиотерапия. Проблем со зрением она не решит, но развитие локомоторной дисфункции может замедлить. На некоторое время.

— Неужели нет действительно эффективных препаратов?..

— Алекс, я уверен, что доктор Брэдшоу перечислил все возможные варианты лечения. Боюсь, что ничего нового я тебе не скажу. Чудо-средства от этой болезни пока не изобрели.

— Но ведь медицина не стоит на месте! За последние десять лет неврология шагнула вперед дальше, чем за предыдущие сто! Вы сами мне это говорили!..

— Так и есть. Я не сомневаюсь, что через пятьдесят лет, если не через двадцать, наука изменится до неузнаваемости. И все неврологические заболевания уйдут в прошлое, как ныне забыта оспа. Но сегодня мы имеем то, что имеем. Тебе больно это слышать, понимаю, но таково истинное положение дел.

— Подождите, но ведь ведутся же какие-то исследования? Наверняка есть новые лекарства в стадии разработки. Даже если они еще не получили одобрения — это сейчас неважно.

— Алекс, — перебил доктор. — Я рассказал тебе все, что знаю сам. Если бы я слышал о новых препаратах, я бы ничего от тебя не скрыл.

Меня снова затрясло. Я попытался сосредоточиться на дыхании. Тщетно.

— Алекс, посмотри на меня, пожалуйста.

Я поднял на него взгляд.

— Знаешь, что действительно поможет Айзеку в ближайшие месяцы? Если ты просто будешь рядом с ним. Останешься другом, который уважает и поддерживает его решения. Без тебя он не справится. Это трудная задача, тем более для подростка, но я уверен, что тебе она по силам. Даже если сейчас ты в сомнениях. Ты сильный человек. И Айзек — сильный человек. Я общался с ним только по телефону, но убедился: он держится молодцом. Мало кто на его месте вел бы себя с таким же достоинством. Но он нуждается в твоей дружбе. В дружбе, а не в том, чтобы ты разрывался на части в поисках несуществующего решения. Он принял неизбежное. Теперь твоя очередь.

— Он в жизни столько всякого навидался…

— Я знаю.

— Наверное, поэтому он так стойко держится.

— Скорее всего.

— До чего это все несправедливо. Ему и без того досталось. За что ему такое?

— Подобные вещи не имеют отношения к справедливости. Можно долго рассуждать, почему так произошло, но кому от этого легче? Ты со мной согласен?

— Да.

— Иногда обстоятельства складываются в узор, который мы воспринимаем как чудовищную несправедливость. Но мы вынуждены к ним приспосабливаться. Другого выхода нет.

— Согласен.

— Я знал, что ты меня поймешь, — заключил доктор Эндерби. — Кому, как не тебе? Ты сам через это прошел. Тебе известно, что неизлечимая болезнь не обязательно Превращает человека в своего раба. Он не знает, сколько ему отпущено, но продолжает жить. На мой взгляд, именно это сейчас происходит с Айзеком. Он пытается жить обычной жизнью. И мы с тобой должны ему в этом помочь.

Я вытер глаза рукавом и кивнул.

— Вы ему не скажете? — спросил я. — Не скажете, что я проболтался?

— Не скажу. Ты сам ему все расскажешь. Чем раньше, тем лучше. Веди себя с ним честно, и тебе станет легче.

Доктор был прав: держался мистер Питерсон хорошо. Пожалуй, даже слишком хорошо. Не то чтобы он вообще не думал о своей болезни, просто воспринимал происходящее диаметрально противоположным — по сравнению со мной — образом. Спокойно рассуждал о том, что его ждет, рассказывал о своем самочувствии, описывал симптомы. Он понемногу учился их распознавать, хотя они на протяжении нескольких месяцев проявлялись на фоне недомоганий, к которым он давно привык. Например, ему стало труднее садиться и вставать, пользоваться столовыми приборами и наклоняться за упавшей на пол газетой — одним словом, возникли проблемы с поддержанием равновесия тела и координацией движений. Хуже всего было по утрам и вечерам. Мистер Питерсон говорил, что порой, стоя на верхней площадке лестницы, он повторял про себя, что это Господь посылает ему испытание. Меня радовало, что он сохранил способность шутить, которую я утратил. Все мои попытки отшутиться в ответ выглядели фальшивыми и натужными. Хорошо, если мне удавалось хотя бы улыбнуться.

Особенно усугубились проблемы со зрением. Объясняя, почему ему трудно сфокусировать взгляд, мистер Питерсон говорил, что мешает «слепое пятно». Теперь, зная, что часть обзора действительно находится в слепой зоне, он пытался ее локализовать, но это стоило усилий. Движения глаз, прежде автоматические, отныне требовали концентрации внимания, даже если речь шла о том, чтобы просто посмотреть вверх или вниз. Поэтому, собираясь на почту или в магазин, мистер Питерсон охотно уступал мне руль. Я водил уже вполне уверенно, по крайней мере на короткие расстояния, а дорожная полиция была у нас в Нижних Годлях редким гостем. Если нас все-таки остановят, предупреждал мистер Питерсон, он возьмет ответственность на себя, а я смогу отговориться незнанием закона или принуждением. Он больше не боялся, что мне придется носить ему передачи: едва ли найдется судья, готовый упечь за решетку человека с таким диагнозом, как у него.