Вселенная против Алекса Вудса - Страница 55

Их тут было множество, разных форм, размеров и цветов: от угольно-черного до карамельного. Самым невзрачным казался метеорит Нахла, напоминавший здоровенный булыжник с обочины. Доктор Лин сказал, что фактически это осколок Марса. Судя по всему, метеороидом «выстрелило» в космос после мощного взрыва на поверхности красной планеты. Он упал на землю в 1911 году, прочертив след в небе над Египтом, где и обнаружили его осколки, включая этот образец. Остальные метеориты из коллекции в момент падения никто не наблюдал, их находили в богом забытых краях вроде Антарктики или необжитых областей Австралии благодаря тому, что они выделялись на фоне однообразного ландшафта. Вообще-то, учитывая, что Земля вот уже четыре с половиной миллиарда лет находится под постоянной бомбардировкой из космоса, метеориты разбросаны у нас по всей планете. Просто на них не обращают внимания.

— Не каждый день они пробивают чью-то крышу, — справедливо заметил доктор Лин.

Мой метеорит, заключенный в полуметровый стеклянный куб, предполагалось разместить в правом углу одного из навесных шкафов. Там же сотрудники музея решили поместить газетную статью с описанием инцидента, чтобы посетители знали предысторию экспоната. У меня в домашней подборке тоже хранилась вырезка из первой страницы «Таймс» с эффектной фотографией, сделанной с вертолета и запечатлевшей зияющую в нашей крыше дыру. Заголовок гласил: «Метеорит попал в мальчика из Сомерсета».

— Мы выбрали наименее истеричную по тональности, — сказал доктор Лин.

Тут я понял, что не могу больше ждать, достал из рюкзака свой железоникелевый метеорит, аккуратно завернутый в два слоя пупырчатой упаковки, и протянул его доктору Лину.

— Господи, — выдохнул тот.

Взяв в руки сверток, он помолодел лет на двадцать. Он рассматривал все знакомые мне выпуклости и углубления, все микротрещинки на поверхности слома. Как ни странно, я в те секунды не испытывал чувства утраты. Оглядывая Сокровищницу, я понимал, что моему метеориту лучше храниться вместе с другими камнями и минералами, чем на моей книжной полке, где он провел последние пять лет. Вместо горечи меня охватило странное, но сильное ощущение, будто время повернуло вспять, нечто вроде дежавю.

Это трудно объяснить, но, думаю, все дело было в том, что я вдруг осознал, что не попади в меня метеорит, все сложилось бы иначе. Я как будто на миг заглянул в призрачную параллельную Вселенную.

Если бы не Камень, я стал бы другим. Мой мозг работал бы иначе, в нем иначе строились бы нейронные связи, выполняя совсем другие функции. Я не рассказывал бы вам сейчас эту историю, потому что никакой истории не было бы.

Мама не устает повторять, что ничто в мире не происходит просто так. Я не согласен. Во всяком случае, в том смысле, какой вкладывает в эти слова мама. Большинство событий происходит случайно. Другое дело, что когда смотришь на некоторые из них по прошествии времени, то понимаешь: они в существенной степени изменили все течение твоей жизни. Бывают в ней такие поворотные моменты… Таким поворотным в моей судьбе стал, как ни удивительно, и тот день — пятая годовщина падения метеорита.

Доктор Лин отвел нас на обед в музейный ресторанчик, расположенный неподалеку от входа на Эксибишн-роуд, и предупредил кассиршу, чтобы не брала с нас денег, что бы мы ни заказали. Затем сказал, что ему приятно было со мной познакомиться и что он заранее приглашает меня на все выставки и прочие музейные мероприятия. Надо только сообщить ему по мейлу, что я хочу приехать, а остальное он берет на себя.

— Спасибо, доктор Лин, — сказал я, на этот раз крепко пожимая ему руку.

Пожалуй, я немного перестарался, но не жалел об этом. Мне хотелось, чтобы он понял: вялое утреннее рукопожатие — исключение, а не правило.

Я взял зеленый салат, тарталетку со шпинатом и рикоттой и три диетические колы. Доктор Уэйр заказала сэндвич с говядиной и бокал красного вина, а потом чашку кофе, который она пила мелкими глоточками, пока я делился с ней впечатлениями.

— Пожалуй, мне больше понравились не самые крупные экспонаты, — сказал я. — Метеориты, само собой, а еще минералы и насекомые. Динозавры, конечно, впечатляют, но слишком уж они большие. Невозможно толком осмотреть, все время отвлекаешься на детали. Зато экспонаты поменьше…

Я замолчал, подбирая нужное слово. Доктор Уэйр терпеливо ждала. Мне хотелось сказать, что в залах с мелкими экспонатами обстановка гораздо уютнее, но я засомневался, подходит ли это слово. Чтобы не выглядеть смешным, я решил обойтись без него, а просто рассказать, что чувствую.

— Понимаете, вокруг мелких предметов больше пространства и больше свободы, чтобы подумать. Постоять, сосредоточиться. Услышать эхо своих шагов в коридоре, представить, каким был этот музей сотню лет назад.

Доктор Уэйр закивала:

— Как раз за это я люблю бабочек.

Мы немного помолчали. Потом она спросила:

— Как дела в школе?

— Получше, — ответил я. — Своим я не стал, но со мной вроде смирились. А что касается самих уроков… Учиться мне в принципе нравится.

Она снова кивнула и сделала новый глоток кофе.

— Лично я был бы счастлив по шесть часов в день сидеть и решать задачи по алгебре. Наверное, это ненормально. Остальные алгебру ненавидят. Большинство еле высиживают до перемены, чтобы погонять мяч. Вот чего мне не понять. Это же пустая трата времени и сил. Разве футбол помогает узнавать что-то новое о мире? Тем более его менять? Не представляю, как можно увлекаться футболом.