Вселенная против Алекса Вудса - Страница 65

К оглавлению

65

Все засмеялись. Судя по всему, мистер Питерсон чувствовал себя в роли выступающего вполне комфортно.

— Еще раз, — сказал он, посерьезнев. — Спасибо, Алекс. Этот клуб стал важной частью моей жизни. Думаю, не только моей.

Возможно, он говорил что-то еще, но я ничего не слышал. Я стал красным, как арбуз на срезе. В глазах защипало.

— Сейчас вернусь, — пробормотал я и убежал в ванную.

И сидел там, пока не проревелся как следует и не умылся.

Примерно через час, когда остальные разошлись, мистер Питерсон снова, как будто мало было одного раза, повторил:

— Я правда тебе благодарен. Это были отличные четырнадцать месяцев. Надеюсь, ты будешь о них помнить.

Мне следовало ответить чем-то искренним и в то же время многозначительным, но я испугался, что снова расплачусь. Поэтому я смог выдавить из себя лишь короткое: «Ладно». Это совершенно не соответствовало моим мыслям и чувствам. Поэтому — и только поэтому — я с полдороги вернулся.

Я уже упоминал, что меня весь день не покидало ощущение, что что-то идет не так, но оно не было связано с мистером Питерсоном. Мало того, последняя часть его выступления меня успокоила. Я решил, что он действительно обрел душевный покой и готов смириться с вещами, которые не в силах изменить. Как оказалось, я ошибался. Я неправильно истолковал его слова. И вернулся по чистой случайности.

Я собирался заглянуть буквально на пару минут. Приоткрою дверь и скажу мистеру Питерсону все, что должен был сказать сразу: что для меня эти четырнадцать месяцев тоже не прошли бесследно и, что бы дальше ни случилось, я его не оставлю. Такие слова нельзя откладывать на завтра. Я постучал в дверь, но ответа не услышал. Это меня не насторожило, потому что мистер Питерсон не всегда открывал сразу, особенно в это время суток. Он мог курнуть и задремать.

Я снова постучал и потянул дверь. Она была не заперта. В прихожей пахло травой. Это меня удивило: обычно мистер Питерсон курил на улице, в крайнем случае — на крыльце, если шел дождь. Он не любил запах марихуаны, особенно застарелый, но говорил, что от старой привычки не так легко избавиться. Правда, мне казалось, что от этой привычки он избавляться не спешил.

— Мистер Питерсон?

Тишина. Это могло означать, что он задремал в кресле, и я прошел в гостиную. И убедился, что был прав: он сидел, укутав ноги пледом и чуть склонив голову набок. На столике рядом с креслом стояли пепельница и недопитый стакан. Там же лежал открытый блокнот. Крупными черными буквами на верхней странице было написано: Прошу не откачивать.

Я похлопал его по щекам. Он не реагировал, но кожа была теплая, и я понял, что он еще дышит. Через пару секунд я нашел пустые упаковки из-под лекарств: диазепама, парацетамола и кодеина. Я знал, что это важная информация.

Я выдрал записку из блокнота, сунул в карман и стал звонить в «скорую».

Глава 17
Психушка

Прощальное письмо дошло через два дня.

...

Это мой личный выбор. Ты не смог бы меня отговорить. Хочу умереть спокойно и достойно. Не знаю, способен ли ты сейчас это понять. Когда-нибудь, надеюсь, поймешь. Прости.

Сравнивать мне было не с чем, но все равно письмо нё показалось убедительным, хотя я его, конечно, сохранил. Мистер Питерсон отправил его обычной почтой — в отличие от второго, с пометкой «срочно», посланного на адрес больницы, в котором он сообщал своему врачу о том, что сделал, и просил как можно скорее забрать тело. Он также просил поставить в известность мою маму, чтобы она в свою очередь рассказала мне. Он полагал, что никто не сумеет лучше мамы объяснить мне, что произошло. К тому времени, как я вернусь из школы, пройдет по меньшей мере семь часов после приезда перевозки в дом мистера Питерсона и его тело уже будет в морге. Он все рассчитал, чтобы мне не пришлось первым обнаружить тело. Он обо всем позаботился и все предусмотрел.

Неудивительно, что, очнувшись, он пришел в ярость. «Скорая» доставила нас в окружную больницу Йовиля — туда же, куда пять лет и три месяца назад привезли после ранения осколком метеорита меня. Я тогда две недели пролежал в коме, а по пробуждении решил, что попал в рай. Мистер Питерсон пробыл без сознания всего одну ночь, а очнувшись, понял, что его план сорвался. Как бы слаб он ни был, но сразу догадался, что он отнюдь не в потустороннем мире. Слишком уж стерильная обстановка…

Едва он начал приходить в себя, нас с мамой отправили домой. На следующий день, когда мы явились его навестить, он спал. Медсестра сказала, что ему вкололи изрядную дозу морфия, поэтому вряд ли до окончания часа посещений нам удастся с ним поговорить. У меня возникли сомнения относительно законности подобных методов лечения, но я хорошо понимал врачей. Едва открыв глаза, мистер Питерсон принялся жаловаться. Заявил, что чувствует похмелье всех алкоголиков мира. Немудрено: прежде чем ему промыли желудок, организм успел капитально отравиться. Мистер Питерсон не отпускал пальца с кнопки вызова медсестры, говорил, что даже во Вьетнаме ему не было так худо, и повторял, что раз уж ему не дают спокойно умереть, то пусть хотя бы дадут поспать. Срочно вызванный врач подтвердил, что оставлять больного в таком состоянии нельзя. Это было не очень честно по отношению к персоналу и к другим пациентам, но учитывая, что пришлось перенести печени и почкам мистера Питерсона, о применении стандартных обезболивающих не могло идти и речи. Поэтому ему вкатили морфия и на протяжении следующих суток продолжали колоть каждые четыре-шесть часов.

65